Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]
«Они знают, как умирать»
Большевистские курьеры проходят между Финляндией и Россией только ночью. Они держат свою жизнь в собственных руках, и многие из них были расстреляны. Один молодой парень — многим из них около двадцати лет — был ранен. Переходя лед, на расстоянии нескольких сот метров от берега упал в прорубь, но ему удалось выкарабкаться. Несмотря на слабость от потери крови, он опять двинулся вперед, но стрельба возобновилась, он был ранен вторично и пополз по льду до холма, где прятался до ночи. Слабый и истощенный, он дополз на четвереньках к месту назначения. Пролежав несколько месяцев в больнице, он затем добровольно вернулся к выполнению столь опасного дела. Он и поныне готов жертвовать собой во имя идеи.
Один американский офицер, с которым я как-то обедал, не защищавший ни ту, ни другую сторону, но чувствующий, что необходимо горячо поддержать мир, сказал мне: «Что-то благородное должно быть в большевизме, потому что они, как истинные мученики всех веков, идут на смерть со стойкостью и простотой выше всякой похвалы…»
Таков был тернистый путь первых наших курьеров.
Мне довелось встречаться с некоторыми товарищами, которым несмотря на неимоверные трудности все же удалось благополучно добраться до Нью-Йорка. Но, увы, позже многих из них я уже больше не встречал.
Евгений Владимирович Рубинин
Мои встречи с дипломатическими курьерами
Те, кому пришлось работать на поприще советской дипломатии в первые годы существования Советского государства, знают, какую роль играли тогда эти скромные сотрудники Народного комиссариата по иностранным делам — дипломатические курьеры.
На первый взгляд работа дипломатического курьера представляется очень простой: принять в Наркоминделе, в специальном отделе (который так и назывался «Отдел дипкурьеров»), должным образом упакованную и опечатанную вализу, которая чаще всего имела форму чемодана, и довезти ее в неприкосновенности до адресата, каковым было определенное советское полпредство за границей. Такую же операцию дипкурьер проделывал затем в обратном направлении — на этот раз с дипломатической почтой, которую ему вручали в полпредстве для доставки в Наркоминдел.
Чтобы понять сложность этой, по видимости «простой» работы необходимо знать ту историческую обстановку, в которой делала свои первые шаги советская дипломатия. Когда первые советские дипломатические курьеры выполняли, как они сами в шутку говорили, роль «извозчиков», обеспечивая связь между Наркоминделом и нашими немногочисленными полпредствами за границей, большинство буржуазных правительств не признавало Советского государства ни де-юре, ни де-факто. Это непризнание было выражением крайней враждебности, проявлением определенной политической линии, нацеленной на то, чтобы изолировать и в конечном итоге погубить Советское государство.
Такой политике следовали великие державы и соседние с Советской Россией малые государства, образовавшиеся после Октябрьской революции. Буржуазные государства оказывали гостеприимство и материальную поддержку всевозможным антисоветским организациям и группам, в том числе и отпетым белогвардейским бандитам.
Если дипломатические представительства Советской России имели дело с соответствующими ведомствами иностранных дел в странах пребывания, то дипкурьерам приходилось иметь дело с железнодорожной администрацией, таможенными чиновниками, полицией, производившими контроль за проезжающими через границу. А в этих органах было немало людей, люто ненавидевших Советскую власть, провокаторов и авантюристов, готовых на всякое. Вот почему необходимо было как зеницу ока оберегать дипломатическую вализу, на которую можно было в любой момент ожидать покушения.
Дипломатические курьеры были людьми безгранично преданными социалистической Родине, обладали высокоразвитым сознанием важности выполняемой миссии, своего долга перед революцией. Для этой работы отбирались, как правило, люди закаленные, прошедшие суровую жизненную школу, способные не растеряться в трудный момент и правильно реагировать на всякую неожиданность.
С некоторыми из первых дипкурьеров мне довелось более или менее часто встречаться. Сохранились в памяти воспоминания о А. Богуне, Д. Скурко, А. Сливкине, Т. Нетте, И. Махмастале, А. Семенове, В. Урасове, о Роберте Гранте.
В первое время дипломатические курьеры ездили, случалось, в одиночку, но по мере осложнения обстановки курьеры, отправлявшиеся в более или менее длительные рейсы, стали ездить вдвоем. Ведь помимо всего прочего надо было и отдыхать, и заботиться о питании. Один из курьеров был основной, второй — сопровождающий.
Нередко в качестве сопровождающего выступал кто-либо из сотрудников Наркоминдела, который отправлялся в командировку в ту ли иную страну. Мне самому доводилось ездить в роли «сопровождающего» (о двух таких поездках я дальше расскажу).
С тех отдаленных лет, когда советская внешняя политика завоевывала свои первые позиции, очень многое в корне изменилось. Сейчас даже трудно представить те условия, в которых наши дипкурьеры вынуждены были совершать поездки.
Вспоминаются рассказы дипломатических курьеров, ездивших в Афганистан в 1920 году. Я работал тогда в только что организованном при Комиссии ВЦИК РСФСР и ЦК РКП (б) по делам Туркестана отделе внешних сношений. Эту комиссию (сокращенно — Турккомиссия) возглавлял Ш. З. Элиава, членами ее были М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышев и другие. Турккомиссия находилась в Ташкенте. Национальное размежевание, образование национальных республик тогда еще не было завершено, и Турккомиссия имела дело со всей советской Средней Азией. Таким образом, Ташкент приобрел особое значение для дипломатических маршрутов между Москвой, с одной стороны, и рядом стран Ближнего и Среднего Востока.
Направлявшиеся в Кабул прибывали поездом из Москвы в Ташкент. На афганской территории наших дипкурьеров сопровождал вооруженный конвой, предоставлявшийся правительством Афганистана для охраны. Передвигались верхом, на лошадях и верблюдах, в зной и холод, под вой шакалов, терпеливо преодолевая большие пустынные пространства, останавливаясь на ночлег где-нибудь в поле или в лучшем случае в караван-сараях — романтическое наименование отнюдь не романтических тамошних постоялых дворов.
Описание таких поездок можно найти в воспоминаниях дипкурьеров И. X. Баумана и О. X. Германа, помещенных в этой книге.
Особенно часто вспоминается мне один из старейших дипкурьеров — А. А. Богун.
Обстоятельства сложились так, что с Андреем Андреевичем Богуном я встречался гораздо больше, чем с другими курьерами, и не только в 20-х годах. И всякий раз встречаясь с ним, я не мог не оценить какую-то особенную жизненную силу этого человека, которая выражалась, в частности, в его способности о вещах довольно мрачных говорить с оттенком чудесного народного юмора.
Этот «упрямый хохол» — как мы его иногда называли и за глаза и в глаза — был типичным и, я даже сказал бы, классическим представителем «сознательных рабочих», которые в период кануна революции с юных лет начинали активно интересоваться социальными вопросами, почитывать книжки, распространявшиеся легально или нелегально, участвовать в забастовках и демонстрациях, заниматься в политических кружках.
А. А. Богун был потомственным пролетарием. Его отец был квалифицированным рабочим — токарем по металлу. Родился Андрей в 1888 году в Донбассе, в городе Луганске. Четырнадцати лет, окончив двухклассное железнодорожное училище, он начал свою рабочую жизнь в одном из депо Екатерининской железной дороги в качестве ученика, а затем помощника слесаря.
Андрей Богун очень скоро сблизился с передовыми рабочими. Революционные события 1905 года захватили юношу. Всеобщая забастовка, вооруженное восстание в Горловке, схватки с царскими драгунами-усмирителями — во всех этих событиях он принял самое активное участие. В те дни А. Богун вступил в местную организацию Российской социал-демократической рабочей партии и с самого начала примкнул к большевикам.
После поражения революции 1905 года Богун был уволен с работы на железной дороге. Вскоре его, как «политически неблагонадежного», высылают из пределов родной Екатеринославской губернии. Через какое-то время Богуну удается устроиться слесарем в депо на Забайкальской железной дороге. Снова участие в забастовках, революционная работа в подполье, полицейские преследования, скитания…
В 1910 году Богуна приговаривают к каторжным работам и направляют в печально знаменитый Орловский централ. О своем пребывании в каторжной тюрьме А. Богун написал впоследствии статью, вошедшую в сборник «Орловский каторжный централ», изданный Обществом бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев.
